Забытые поэты. Гениальный «псих» Леонид Губанов

Леонид Губанов – одна из главных болевых точек русской поэзии XX века. Больно, что умер рано. Больно, что не получил широкого признания, даже после смерти. Больно, что таких «сумасшедших» стихов уже и не пишет никто. Губанов умел в образы и сравнения так, что аж до мурашек где-то в подкорке… В общем, если вы никогда не слышали об этом поэте и о его «красных ботиночках творчества» на яблоне, которая не в цвету, а в бреду – боль пожаловать.

Друзья, рады представить вам ежемесячную рубрику, посвящённую российским поэтам, творчество которых по тем или иным причинам оказалось забыто. Можете не сомневаться, в закоулках нашей истории есть немало настоящих поэтических сокровищ. Сегодня, когда в основном говорят пушки, проникновенное слово может стать незаменимым подспорьем для мыслящего и тонко чувствующего читателя.

Леонида Губанова принято считать авангардистом. Его публичный успех был коротким из-за бунтарской натуры и «чрезмерно» самобытных произведений. Выскочек в нашей стране никогда не любили. Губанов неоднократно лежал в психиатрических лечебницах. Он в почти полной безвестности пережил эпоху, когда был культ поэзии и стадионы громоподобно встречали молодых стихотворцев. Публиковался в отечественной печати он лишь дважды: в 62-м и 64-м годах. В основном распространял свои стихи самиздатом, изредка выступая в школах и в библиотеках. А однажды, поругавшись с мамой, приехал домой с дачи, сел в кресло и умер.

Эдуард Лимонов, лично знавший поэта, написал после его смерти: «А Губанов вон как закончил: разложившийся в августовской жаре труп, мухи… 37 лет от роду, как полагается по русской традиции гению. Всё на месте. Стихи вот только бессмысленные».

Традиционный труп, бессмысленные мухи. Да, конечно. В искусстве ведь всё всегда осмысленно, словно это политические, а не музыкальные партии. Вот только про лодки на берегу лучше уже не будет:

Плетнём впритык, туда где яблонно.
Где лодки – шелухой от семечек.
Молю – приди от Бога, дьявола ли...
Или от памяти осенней.

Про женскую грудь на всякий случай – тоже:

Твоя грудь, как две капли, –
Вот-вот – упадут.
Я бы жил с тобой на Капри –
А то – украдут.

Согласитесь, воображение тут же хватает эти сравнения, как понравившиеся игрушки, и забирает на память. О, эти «штучки» теперь навсегда с вами. Воображение у Губанова было, конечно, грандиозное. Художник, а не поэт. Кстати, он и рисовал замечательно, да.

А ещё он был рабочим археологической экспедиции, фотолаборантом, пожарным, художником-оформителем, дворником, грузчиком. Насколько хорошим грузчиком он был – неизвестно. Не печатали, выступлений не было, но жить-то на что-то надо было. И только спустя много-много лет после смерти, в 1994 году, вышел первый сборник, «Ангел в снегу». Потом в течение многих-многих лет было ещё чуть-чуть книг. А сегодняшнюю ситуацию с изданием губановских стихов лучше всего отражает свежий пост в сообществе во «ВКонтакте», посвящённом поэту.

Кто-то же ищет, кому-то же надо этой «бессмыслицы» от измученной и давным-давно почившей в бозе души.

Я перебинтован юными берёзами
и помазан йодом солнца заходящего.
Я — однофамилец ледяных и розовых
и, быть может, тёзка ландыша пропащего…

Последние две строчки – бог знает, про что. Но первые – первоклассная поэтическая графика.

Я за тобой не пойду,
Кончится, кончится, кончится…
Яблони будут в бреду,
В красных ботиночках творчества.

В первых строчках – чу́дное и чудно́е естество, осязаемая детская шалость. А в последних – бог знает что. Что кончится, кончится, кончится?

«Губанов был психически нездоровым человеком. Бывал в психбольницах. Свою обречённость чувствовал. О собственной смерти заранее написал – и всё сбылось. Пил, хулиганил, бузил. Вытворял порою такое, что, если бы я хоть немного рассказал об этом (возможно, ещё расскажу), то у нынешних людей волосы дыбом поднялись бы. И всегда его выручала мать, работавшая в ОВИРе. Без этого он давно попал бы в тюрьму или где-нибудь в пьяной компании погиб».

Это вспоминает уже близкий друг Губанова, поэт Владимир Алейников, с которыми они создали независимое литературно-художественное объединение СМОГ (Смелость, Мысль, Образ, Глубина), ну, или – Самое Молодое Общество Гениев. Правда, просуществовало оно всего около 2-х лет. Не СМОГло выдержать давление со стороны власти. Леонид, тебе мало психушки? Прекрати читать свои вирши на публике, а не то – тюрьма!

Муза! Муза! Чар своих не пронеси!
Третий раз один и тот же снится сон:
Я – Царь-колокол, да, видно, на Руси
Не поднять меня. А вот уж был бы звон!...

Бог знает, а может и правда не всё в порядке было у него с психикой. А у кого в порядке?.. Есть в его стихах что-то запредельно пронзительное, не от и не для «стандартной» головы. Он сочетал экспериментальность, которая чаще присуща всё-таки весьма дисциплинированным в быту поэтам (Маяковский, Вознесенский), с расхристанностью тех поэтов, которые народные в доску (Есенин, Рыжий). Холоднющая жуть и тёплая-претёплая печаль одномоментно. Это просто невыносимо читать:

Умер я, сентябрь мой,
Ты возьми меня в обложку.
Под восторженной землёй
Пусть горит моё окошко.

Сентябрь 83-го года и впрямь уже шёл над ним. Видимо, предчувствовал поэт. Ну или от балды написал, а оно вот как получилось.

Стоит ли прицельно погружаться в поэзию Губанова? Стоит. Конечно, на свой страх и риск. И боль. Но если хотите знать о самом поэтическом времени в истории страны побольше, то без его стихов никак нельзя обойтись. Они – чудом выжившие диковинные цветочки на фоне какой-нибудь заброшенной ГЭС, или что-то в этом роде.

* * *
День отгорел, как букет
Пышных и пламенных роз,
Умер шикарный поэт
С песнями солнечных гроз.

Умер... А кажется – жив,
Где-то чудесно поёт,
Ночь бриллианты души-
Чистые слёзы прольёт.

После Серёги второй
Истинно русский певец,
Спи, мой корнет золотой
Каменных наших сердец...

Песни солнечных гроз для каменных сердец… Это он так о Владимире Высоцком. И о нас.