Забытые поэты. Оптимист Николай Глазков

Почему оказался забыт поэт Николай Глазков (1919 – 1979) – совершенно непонятно. Его афористичные и остроумные стихи так и просятся в посты какого-нибудь грустно-саркастического паблика. Несмотря на несколько весьма представительных книг стихов, изданных в XXI веке, Глазков всё же потерялся в дебрях андеграундной советской литературы. Разбираться в причинах – скучно. Лучше вспомним его чудесные стихи.

Друзья, рады представить вам ежемесячную рубрику, посвящённую российским поэтам, творчество которых по тем или иным причинам оказалось забыто. Можете не сомневаться, в закоулках нашей истории есть немало настоящих поэтических сокровищ. Сегодня, когда в основном говорят пушки, проникновенное слово может стать незаменимым подспорьем для мыслящего и тонко чувствующего читателя.

Если вы смотрели фильм Тарковского «Андрей Рублёв», то наверняка помните открывающую сцену, в которой странноватый мужичок летит на самодельном воздушном шаре, радуясь, как ребёнок. Летит, а потом разбивается. Эту эпизодическую роль сыграл Николай Глазков.

Вот и его поэзия такая. Раскрепощённая, летящая, эмоциональная. С грустинкой.

Я на мир взираю из-под столика:
Век двадцатый, век необычайный –
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней.

Глазкова на дух не переносил советский литературный истеблишмент, лучшие его стихи при жизни опубликованы не были. Слишком свободный, слишком нестандартный. «Вам, чтобы напечататься, нужно написать как можно лучше, а мне как можно хуже», – шутил он.

Мне говорят, что «Окна ТАСС»
Моих стихов полезнее.
Полезен также унитаз,
Но это не поэзия.

Кстати, это Глазков ввёл в лексику слово «самиздат» (изначально – «самсебяиздат»). Он собирал странички со своими стихами в тетради и распространял их среди друзей и знакомых.

Многие его коллеги, сегодня уже классики, прекрасно понимали, насколько Глазков большой поэт. Его дарованием восторгались поэты-фронтовики Слуцкий и Самойлов, с которыми Николай учился в Литературном институте. Стихи Глазкова обожал Евгений Евтушенко. Вот что писал знаменитый шестидесятник о стихах Глазкова:

«Полное отсутствие профессиональной натуги. Написано как бы играючи, с весёлым ощущением собственной силы. Иногда читаешь чьи-нибудь стихи и видишь, что они заранее как бы кибернетически вычислены. Но даже если такие стихи говорят о радости, то это не передаётся, ибо самая оптимистическая информация, переданная роботом, не заменит живую улыбку на лице живого человека».

Или так начинается повесть,
Или небо за тучами синее.
Почему ты такая — то есть
Очень добрая и красивая?

Сам Глазков называл себя гением. В начале 50-х, вспоминая институтские времена, он скажет: «Весь Литинститут по своему классовому характеру разделялся на явления, личности, фигуры, деятелей, мастодонтов и эпигонов. Явление было только одно – Глазков». За такое самомнение ему не раз прилетало от главного поэтического пародиста СССР Александра Иванова:

Что ныне глаз Глазкова зрит?
Кто смеет не учесть такого:
Глазков Глазкову говорит
О гениальности Глазкова!

Однако не спешите зачислять поэта в заносчивые гордецы. У него есть не очень-то комплементарная по отношению к собственному творчеству автопародия:

Я принёс в журнал стихотворенье,
Мне сказал редактор: «Не пойдёт».
У меня тогда сложилось мненье,
Что редактор этот – идиот.

И на вечере литературном
Прочитал я этот самый стих.
И меня читатель не постиг,
Вероятно, был таким же дурнем.

Думается, конфронтация Глазкова с советской системой была предопределена. В 38-м году его отца репрессировали и расстреляли. Однако, странное дело, он не терял оптимизма по отношению к коммунизму. И в том же 38-м написал, пожалуй, самое известное своё стихотворение, оммаж «Ворону» Эдгара Аллана По. Этими стихами Глазков кладёт на лопатки всех пессимистов-фаталистов, ставящих крест на развитии как таковом (бог с ним, с коммунизмом).

Чёрный ворон, чёрный дьявол,
Мистицизму научась,
Прилетел на белый мрамор
В час полночный, чёрный час.

Я спросил его: «Удастся
Мне в ближайшие года
Где-нибудь найти богатство?»
Он ответил: «Никогда!»

Я сказал: «В богатстве мнимом
Сгинет лет моих орда,
Всё же буду я любимым?»
Он ответил: «Никогда!»

Я сказал: «Пусть в личной жизни
Неудачник я всегда.
Но народы в коммунизме
Сыщут счастье?» – «Никогда!»

И на все мои вопросы,
Где возможны «нет» и «да»,
Отвечал вещатель грозный
Безутешным «Никогда!»

Я спросил: «Какие в Чили
Существуют города?»
Он ответил: «Никогда!» –
И его разоблачили.

Интересный факт. Многие современники отмечали необыкновенную физическую силу Глазкова. Правой рукой на динамометре он легко выжимал 110 килограммов. Под стать был и его характер.

Подальше убраться
Из мира огромности?
Подальше держаться
В тени или в скромности?..

Я слышал. Спасибо
За все поучения.
Лишь дохлая рыба
Плывёт по течению!

Глазков прожил ровно 60 лет. Мог бы меньше. При его-то, скажем так, профессиональной нестабильности. Чтобы прожить, ему приходилось писать не очень хорошие стихи, которые как раз печатали без проблем. Занимался он и переводами. Где-то среди всего этого нередко возникал зелёный змий. Между прочим, у него немало стихотворений, посвящённых алкоголю, и они не то чтобы печальные. Это не Есенин и не Высоцкий.

Последняя на данный момент книга избранных стихов Глазкова вышла в 2020 году тиражом всего в 1 тысячу экземпляров. Его сочинения есть в интернете, но, если вы не на шутку заинтересовались Глазковым, то рекомендуем всё же найти книгу, – в сети многие стихи опубликованы с какими-то странными правками, способными сильно испортить впечатление.

Кроме того, можем посоветовать первый и единственный документальный фильм о поэте «Я гений Николай Глазков», снятый в 2008 году. Там, в основном, о нём рассказывает сын. А ещё звучит его голос – вольготный, несколько отстранённый.

Напоследок хотим передать вам привет от Николая Глазкова из прошлого. Точнее, из будущего.

Век двадцатый войной исковеркан.
Осознал с головы до пят его.
В глубину двадцать первого века
Я смотрю с высоты двадцать пятого.
Я смотрю сквозь веков венок,
Не вступивших ещё в обращение.
И ещё я смотрю сквозь бинокль
Поэтического обобщения.
Вижу город, где нет для ближнего
Никаких наказаний лютых
И совсем ничего лишнего
Ни в стихах, ни в вещах, ни в людях.
На земле никому не тесно,
Не дерётся с народом народ.
Скажут — это неинтересно,
А, по-моему, наоборот.