Забытые поэты. Юрий Кузнецов: сын войны, понимавший Россию как никто другой

Юрий Поликарпович Кузнецов – великий русский поэт, о котором почти не вспоминают. Внятного документального фильма о Кузнецове нет, артисты не читают его стихов со сцены, а книгу избранного не сыщешь днём с огнём. Стихи Кузнецова есть в сети, но к ним же ведь как-то нужно прийти, верно?

Шёл отец, шёл отец невредим
Через минное поле.
Превратился в клубящийся дым —
Ни могилы, ни боли…

Друзья, рады представить вам ежемесячную рубрику, посвящённую российским поэтам, творчество которых по тем или иным причинам оказалось забыто. Можете не сомневаться, в закоулках нашей истории есть немало настоящих поэтических сокровищ. Сегодня, когда в основном говорят пушки, проникновенное слово может стать незаменимым подспорьем для мыслящего и тонко чувствующего читателя.

«Сумеречный ангел русской поэзии» – так называли Кузнецова. Одиночка, сильно отличавшийся от «эстрадных» поэтов как внутренним содержанием, так и чисто внешними чертами: сухое исполнение стихов, неизменно мрачный взгляд исподлобья. Категоричный литературный «оцениватель», признававший Есенина да Блока. Всех остальных поэтов он ставил значительно ниже. Кузнецов – едва ли не самый культурный и сосредоточенный русский поэт второй половины XX века. Конечно, если не считать выросшего на совершенно иной почве Бродского.

Поэт родился в 1941 году на Кубани и безоглядно впитал в себя степной кубанский пейзаж – эти до жути бескрайние просторы. Потому, читая стихи Кузнецова, не присядешь на берегу реки, не постоишь на автобусной остановке под дождём, не уткнёшься в лесную чащу или в многоэтажный дом, – ты идёшь. Не всегда осознанно, но всегда идёшь. Поле тянется, тянется, и вдруг – взрыв.

Отец поэта погиб на фронте. Подорвался на мине близ Сапун-горы, спустя три года после рождения Юры.

Со страны начинаюсь,
С войны начинаюсь…

Так Кузнецов писал о себе.

За Великой Отечественной отца последовала ледяная метафизическая война сына… После окончания войны вечные вопросы вернулись в жизнь людей с ещё большим напором. Всё пошло по кругу. Да, мы победили, но что теперь делать с вырванным из дьявольских лап миром? Как жить дальше? Замкнутый круг.

Что ж, если выйти из круга нельзя, то нужно поудобнее устроиться в нём. Благо у Кузнецова места хватало. Он разрушил границы между современностью, языческим прошлым славян и античностью, и поселил вместе: Сизифа и Ивана-царевича, Аполлона и богатырей (кстати, у него есть роскошный образ исполинского богатыря, у которого под ногтями несутся куры – настолько он огромный). Всем хорошо у этого необъятного поэта.

Поэзию Юрия Кузнецова принято считать неуютной (он и сам был такого мнения: «мир мой неуютный»), но, думается, в действительности всё совсем наоборот. Что может быть уютнее хорошей страшной сказки в эпоху великих уже не потрясений, но опустошений? Несомненно, именно стихи Кузнецова оказались самым обжитым и надёжным, самым чистым и вовремя проветриваемым помещением для мысли и чувства. И это становится очевидным, если почитать типичную советскую поэзию того времени с её слабовольностью и герметичностью.

Кузнецов же преуспел во всём. Он в совершенстве владел формой. Он прекрасен в сюжетных и диалоговых стихах. Мог всего в парочке строк дать какую-нибудь деталь (например, торчащий прокуренный клык у мертвеца, оживающего, чтобы поправить свою челюсть на панихиде – «Рассказ гробовщика»).

В позднем периоде творчества Кузнецов становится прозрачнее, доступнее. Его перу принадлежит одно из лучших стихотворений о Сталине.

ОЧЕВИДЕЦ

Вела дорога прямо на вокзал,
По сторонам носился птичий щебет.
Отец надел медали и сказал:
- Пойдём смотреть — товарищ Сталин едет!

Мелькнул товарищ Сталин вдалеке:
Глаза, усы, неполная улыбка,
И трубка в направляющей руке,
И змейка дыма — остальное зыбко.

Пришли домой, схватил отец ремень,
Стал сына бить так, что летели клочья:
- Я бью, чтоб ты запомнил этот день,
Когда увидел Сталина воочью!

От ужаса и боли сын ревел,
И мать кричала: — Люди, заступитесь! -
Один сосед ребенка пожалел
И на отца донёс как очевидец.

Отца на Север увели с крыльца.
Об этом сын не говорит ни слова.
Отшибло память. Он забыл отца.
Но Сталина он помнит, как живого.

И вот Кузнецов приходит к христианству, пытаясь успеть завершить поэтический путь чуть раньше земного – по-другому поставить точку тогда было попросту невозможно.

Полюбите живого Христа,
Что ходил по росе
И сидел у ночного костра,
Освещённый, как все.

А страна переворачивалась вверх дном, истерично бросаясь то к дутому православию, то ко всякого рода «кашпировским». А то и вовсе хваталась за оружие по поводу и без, перелагая ответственность на кого и на что угодно. Летала из полымя в огонь только так, но без поэзии. Кузнецову, естественно, всё это не могло нравится.

Ты в любви не минувшим, а новым богат.
Подтолкни уходящую женщину, брат.

Конечно, если эта женщина не родина. И Кузнецов не подтолкнул её, уходящую, ну, или перестраивающуюся (в который раз?). Он поддержал её, всем своим творчеством пожелав всматриваться в грядущие бури: не она ли сама первопричина этих бурь?

Что ни год – уменьшаются силы,
Ум ленивее, кровь холодней…
Мать-отчизна! Дойду до могилы,
Не дождавшись свободы твоей!

«Я поэт с резко выраженным мифическим сознанием (…) Ему я обязан первым воспоминанием. Мне было с небольшим два года. Помню, как долго открывал тяжёлую калитку с высоким кольцом. Выйдя на улицу, увидел сырой, мглистый, с серебристой поволокой воздух. Ни улицы, ни забора, ни людей, а только этот воздушный сгусток, лишённый очертаний. (…) Это было то самое туманное дремлющее семя, из которого потом выросло ощущение единого пространства души и природы» – из вступительной статьи Кузнецова к своему последнему сборнику.

2003 год. Поэт окончательно превращается в легенду, становится бессмертным могущественным магом. Вокруг него всё стремительнее закручивается вихрь мифов, вневременных реалий, неразгаданных загадок, поэтических удач. Он движется грозно и уверенно. Его глаза горят.

Поле тянется, тянется, и вот…

Посреди пустыря стоит мальчик. Рано повзрослевший, он заворожённо наблюдает приближающийся призрачный сгусток, вобравший в себя целую Вселенную – это папа возвращается домой. Жизнь только начинается, поэзия начинается…

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Шёл отец, шёл отец невредим
Через минное поле.
Превратился в клубящийся дым —
Ни могилы, ни боли.

Мама, мама, война не вернёт...
Не гляди на дорогу.
Столб крутящейся пыли идёт
Через поле к порогу.

Словно машет из пыли рука,
Светят очи живые.
Шевелятся открытки на дне сундука —
Фронтовые.

Всякий раз, когда мать его ждёт, —
Через поле и пашню
Столб клубящейся пыли бредёт,
Одинокий и страшный.